Алексей Авганов

 

 

 

 

 

Начиная с середины 90 годов, в Россию по разным причинам изо всех бывших республик СССР выехала большая часть русских. Этот процесс в основном был неуправляемым. Могу утверждать с уверенностью, так как, был свидетелем этого, не побоюсь сказать: великого исхода лично, я в это время жил в моем незабвенном Душанбе. В это смутное время я потерял почти всех своих друзей не коренной национальности. Уезжали все не таджикоязычные. Уехали мои друзья: Гера – немец, Юра – еврей, Валера – русский, Магомед – лакец. Всех их считали, в независимости от настоящей национальности – русскими не только таджики, но и они сами. Самое страшное было в том, что их вроде бы никто не выгонял, не притеснял. Но все они в один голос, как заговоренные, утверждали, что выезжают потому, что для их детей, якобы, нет будущего в этой стране. В стране, которая была их Родиной пусть не исторической, как модно говорить сейчас, а настоящей осязаемой, родной, близкой!!! Родиной, которая вскормила не только их, но и их родителей, жен и детей. Тревога витала в воздухе. Даже я, который и мысли не имел об отъезде, чувствовал ее ежеминутно. Организованно вывозили только евреев. На аэропорт из Израиля подавали самолет и по списку грузили. Так улетели - Юра, Жора, Рафаил. Остальные уезжали кто как мог. Эшелоны, груженные вещами, сутками стояли на запасных путях. Где Вы сейчас мои милые земляки, мои любимые друзья? Где бы вы не жили, в какой бы стране не нашли приют и будущее для своих детей, гражданами какой страны не стали, для меня лично вы, навсегда, останетесь земляками и моими друзьями, о которых я забуду только после своей смерти! Наша с Вами общая, неисторическая для Вас, Родина - Таджикистан навсегда Родиной и останется! Я, упаси Господи, никого не осуждаю, чаша сия не миновала и меня через несколько лет. Я приехал в Россию по собственной воле. Имея русскую мать, российское гражданство, полученное в Таджикистане официально и без особых хлопот, я рассчитывал влиться в российскую действительность без особых осложнений! Ожидания мои оправдались только частично. Работу я нашел быстро. Несмотря на то, что я не скрывал никогда своей национальности и симпатий, вообще, к Востоку это не влияло, или почти, не влияло на мои отношения с новыми знакомыми по работе и по жизни. Трудности, как ни странно, ожидали меня в другом. Во - первых: меня замучила элементарная тоска по Родине. Уверяю тех, кто не испытывал этого чувства: это что – то!!! Кроме того из за моего возраста мне было трудно забыть старых друзей и завести новых. Многое в отношениях и обычаях россиян мне было в новинку! И я вспомнил - кладезь народной мудрости пословицы. Я это знаю давно и мне вдвойне приятно, что в этом со мной солидарен великий патриот русского народа Михаил Задорнов: на любой случай жизни есть отдельная, особенная русская пословица. И я лишний раз, на своем собственном примере, убедился в правоте этого неписаного закона. Я вспомнил пословицу, подходящую под мой случай: «С волками жить – по волчьи выть»! Решил проанализировать, на свой страх и риск, знаменитый русский характер. Выводы: пить я не пью, остается - баня и прорубь! Правда еще есть общепризнанная широта русской души, но для реализации этого пункта моей русификации у меня просто не было достаточно денег. Сказано - сделано. Я как раз жил в Рязани на Гоголя, в трех шагах от Гоголевской бани и я в нее стал ходить по субботам. С прорубью было сложнее, нужен был спонсор или как его там. А пока я стал по методу Порфирия Иванова обливаться водой из ведра, готовя себя этим к будущему моржеванию. Я жил на Гоголя в квартире своей старшей дочери Анюты, уехавшей на ПМЖ в Норвегию. Меня в этом одно подъездном пятиэтажном доме никто не знал, я въехал после отъезда дочки и меня никто не представил жильцам. Проходя по двору, я ощущал на себе настороженные взгляды. Время было тяжелое, послетеррактное. Я носил бороду и вкупе с моей природной смуглостью и летней загорелостью выглядел, я так думаю, не совсем по-рязански. Шло время. Стало холодать и я, достаточно закалившись в домашних условиях, со своим ведром перебрался обливаться на улицу, усложняя тем самым себе жизнь и приближая этим желанное моржевание. Я делал это так: выйдя в халате на улицу вставал босыми ногами на Землю и думая о добром и вечном медленно выливал ведро воды себе на голову. Через несколько дней с начала уличных обливаний, проходя после работы по двору я ощутил к своей персоне внимание, абсолютно отличающееся от прежнего. Бабушки и дети приветливо смотрели на меня, некоторые даже кивали, как старому знакомому. Мужики, вообще, громко приветствовали и уступали дорогу. Первая мысль: узнали, что я отец Анюты. Потом еще много мыслей. Потом, через несколько дней, я разобрал шепот за спиной примерно такого содержания: « Да точно он русский, кто еще, добровольно, такой ерундой заниматься будет и не помрет»! Надо сказать, что зима уже морозила вовсю. Я продолжал свои водные процедуры почти каждый день - с утра. И вот однажды, в субботу или воскресенье, я опять вышел во двор со своим ведром, в своем халате. Сняв халат и встав на снег босыми ногами, я медленно лил воду из ведра на голову. Было градусов десять ниже нуля. Вылив всю воду, я надел халат и неожиданно, даже для себя, глянул на свой дом. Это надо было видеть: почти в каждом окне торчала женская или мужская голова, кое- где две и более. В глазах голов, даже на расстоянии, ощущался неподдельный восторг и гордость. Восторг, я думаю, был от осознания величия несгибаемого, русского духа! А гордость от того, что я из их дома. И тут меня осенило. Так вот о чем был шепот за моей спиной. Увидев мои манипуляции с ведром, мои дорогие соседи уверовали: «Только русский человек может добровольно мучить себя ради достижения не очень ясной цели». Я услышал, а скорее ощутил, общий грудной, домашний выдох. Так все мои соседи сопереживали со мной мои поползновения стать русским. Я понял: мой метод обрусения верен. Я взял первую октаву пресловутого, предписанного пословицей воя и она близка, судя по всему, сердцам простых русских людей! С прорубью мне помог случай. Иногда я бегал на маленький стадион возле школы, неподалеку от моего дома. Однажды во время моих занятий на этом стадионе я услышал следующее: « Вроде всех дураков в этом районе знаю, но таких не припомню». На меня доброжелательно глядели глаза немолодого, бодрого, подтянутого мужчины. На вид лет под шестьдесят. Он протянул руку: « Кузьмич». После знакомства и обмена обычными фразами о себе и погоде он спросил: « Моржуешь»? Внутренне возблагодарив Господа я, сам не знаю почему ответил: « Да». Узнав мой адрес, он пообещал забежать за мной в следующее воскресенье. В одиннадцать часов, в воскресенье, я ждал его около своего дома. Он так легко бежал мне навстречу, что я решил про себя: « НЕ более пятидесяти». Пробежав по Гоголя до парка, мы с Кузьмичом пересекли весь парк и выскочили около авторынка на Центральном стадионе. Прорубь была в пруду стадиона. Около нее хозяйничал хромой, жилистый мужчина. Прорубь была уже пробита во льду, мужик садком и ломом очищал кромки проруби и саму прорубь от кусков разломанного льда. Кузьмич поздоровался, «прорубист» молча, не обращая на нас внимания, продолжал очистку. Расстелив на снегу принесенную с собой газетку, Кузьмич заставил меня раздеться догола, невзирая на то, что на рынке в двадцати шагах от нас было полно людей. После этого, с молчаливого согласия « чистильщика» он, а за ним и я вошли в воду по железной ужасно холодной лестнице. Я все делал как Кузьмич. Он, войдя в воду, трижды окунулся и поплыл. Я, тоже окунувшись трижды, вышел на нашу газетку. Высох я, моментально и не вытираясь, стал быстро одеваться. Одевшись, ощутил дуновение студеного ветра и, ощупав голову, убедился, что волосы замерзли и голова моя – ледяной шар. Вместе с Кузьмичом мы побежали трусцой в сторону моего дома. Надо было видеть: с каким уважением в толпе, на рынке, нам уступали дорогу.

Контингент этих рынков известен: богатые, аферисты и средний класс. Как говориться – каждой твари по паре. С нами здоровались и приветливо смотрели все без исключения. Кузьмич, как старый морж, наверное, привык к этому молчаливому уважению, а мне было ужасно приятно. Я теперь был точно убежден: «Я на правильном пути и смогу стать, если захочу, русским не только по маме, а и по душе. Так как я, в свое время, прошел пьянку, полюбил и, надеюсь, понял русскую баню, а теперь и ощутил прелести проруби». Постепенно внутри я стал ощущать разгорающийся костер. Стало тепло и приятно бежать. Я внутренне ощутил – это мое и понял, что не заболею. Утром я по градуснику, висевшему на балконе, узнал, что на улице в этот день было семнадцать градусов мороза. Кузьмич, бежавший рядом выдохнул: «Давно моржуешь?». Я ответил: « Первый раз». Он остановился как вкопанный: «Помрешь». Но в глазах его светилось одобрение. Так случай помог мне завершить личную программу моего обрусения моржеванием. Живу я в России уже седьмой год – безвыездно. Хожу по субботам в баню, теперь на Семена Середы, иногда езжу в прорубь, уже, правда, в Шумашь. Стал ли я истинно русским не мне судить, но одно я понял точно: не зря меня родила русская мать, потому что я смог почти в шестьдесят лет попытаться приобщиться к одной из величайших культур мира. Русские люди, принявшие ислам и живущие на Востоке, как я Вас понимаю и ценю - знаю только я сам. Я приветствую Вас: «Ассалом аллейкум ва Рахматулло!!!». Я выражаю Вам свое восхищение, представляю какие трудности Вы преодолели для этого и уверен: вы сделали это, надеюсь, добровольно и не сожалеете о содеянном. Я лично ни о чем, что я пытался с собой делать на пути сближения со своими чисто русскими братьями, не сожалею. Уверен, что стал от этих экспериментов только лучше. Попытаюсь выразить мое понимание России после приобщения к пельменям, бане и проруби своими стихами: